русский психиатр В. М. Чиж написал изумительную работу – «Достоевский, как психопатолог». Ему же принадлежат и две других подобных работы: «Гоголь, как психопатолог» и «Пушкин, как идеал психического здоровья». Они изданы в Юрьеве, в разные годы первого десятилетия ХХ-го века. Многими изданиями и тиражами).

Итак, в «Двойнике» общие психопатологические феномены начинаются с сенсопатий – ощущения присутствия «постороннего», к которым присоединяются слуховые и зрительные галлюцинации. Затем начинает острый бред деперсонализации. «Расщепление» (schisis) характеризуется экстериоризацией элементов психической жизни, которая быстро начинает сопровождаться главным феноменом – овладения. Ощущениями, эмоциями, чувствами, мыслями, наконец, самосознанием – «Я», больного человека, кто-то «овладевает». Так, господин Голядкин-младший, сначала «овладел» душой господина Голядкина-старшего, а затем и подменил его целиком.

Другую феноменологию общей психопатологии двойника, дает нам Эдгар По в «Вильяме Вильсоне». Герой, со школьных лет преследуется своим «тезкой», который, по словам героя, «…задался целью передразнить меня, доведя подражание моим движениям и речи до совершенства, и роль свою выполнял великолепно. Скопировать мою одежду было легко: походку мою и осанку он усвоил без труда; несмотря на свой врожденный дефект, он не упустил даже голоса… и его единственный в своем роде шепот стал эхом моего» (Эдгар По. Вильям Вильсон. Полное собрание рассказов. М., 1970, стр. 206).Двойник Вильяма Вильсона персонифицировал себя, как носитель совести героя. Он трижды мешает ему совершить бесчестные поступки, но, наконец, Вильсон расправляется со своим двойником, поражая его кинжалом, и в этот момент герой прозревает: «…какая человеческая речь способна в достойной мере передать то изумление, то испуг, что испытал я при зрелище, мне представившимся?.. Большое зеркало… – стояло там, где я его раньше не замечал; и когда исполненный крайнего ужаса я стал подходить к нему, мой собственный образ, но с побледневшими, забрызганными кровью чертами двинулся мне навстречу слабой, шатающейся походкой… Это был мой противник – это был Вильсон, и он стоял передо мной, терзаемый предсмертной мукой. Его маска и плащ лежали на полу, где он их бросил. Каждая нить в его одеянии, каждая линия в безошибочно узнаваемых, неповторимых чертах его лица полностью, абсолютно совпадали с моими собственными!» (там же, стр. 215). В данном случае, скорее всего герой идентифицированная личность, с вынесенным за скобку сознания (субъективной реальности), alter ego. Такой бред аутодвойника, может быть при так называемой приступообразно – прогредиентной шизофрении. В реальности, убитый кинжалом аутодвойник, мог оказаться совершенно случайным человеком, с интериоризованной в него общей психопатологией настоящего Вильяма Вильсона. Так, Гамлет в себе нашел «постороннего» – «Призрак отца». До этого, у Гамлета, распалась связь времен. Фауст – в «постороннем» находит то самого себя, то Мефистофеля, то Маргариту. Но, для него все началось гораздо раньше появления Мефистофеля (первый «посторонний»). Фауст начал «выводить» своего «постороннего» в пробирке. Первый его посторонний – гомункулус. Студент Франкенштейн также «смастерил» своего «постороннего». Лорд Байрон страдал шизофренией. Поэтому, он подарил Мэри Шелли, полуграмотной красавице, «Франкенштейна», и реально убил своего «постороннего» – Перси Шелли. Вернее, довел его до самоубийства. А, прежде, чем отправить на яхте в бушующие воды Женевского озера, не умеющего управлять яхтой и не умеющего плавать, своего друга-постороннего, заключил с ним договор: сжечь лично труп того, кто первый из них, Байрона и Шелли, умрет. И, сжег труп утопленника Шелли! Увидев, запутавшийся в рыбацких сетях труп своего единственного друга, Байрон холодно изрек: «Он не умел плавать!» Мы не имеем достаточно документов, чтобы доказать, что смерть лорда Байрона на самом деле была самоубийством. Советуем внимательно прочитать его «Оду Эвтаназии».

Общая психопатология аутодвойников описана блестяще также в произведениях А. П. Чехова «Черный монах». С. А. Есенина «Черный человек», Т. Манна «Доктор Фаустус», Фр. Кафки «Крот», Гоголя «Нос», Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» и др. (См. также О. И. Кузнецов и Е. И. Лебедев. Психология и психопатология одиночества» М., 1972 г. Эта блестящий труд по общей психопатологии при сенсорной депривации. Читай также работы выдающегося врача-испытателя, Алена Бомбара. «За бортом по своей воле» и другие.

В) Рефлексия

Самосознание в акте рефлексии есть результат (это понял еще Декарт: cogito ergo sum) познания себя, которое осуществляется теми же способами, что и познание «внешнего мира». Самопознание, которое Декарт назвал «Le meditation», проходит через все этапы познания. От ощущения – «чувства Я», через представление «Я», до понятия, или концепции «Я». В этом процессе познания, «Я» есть и субъект, и объект, одновременно. Поэтому, на уровне самосознания, общая психопатология не различает феноменов субъективной и объективной реальности. А, также, сна и бодрствования. До сих пор остается открытым вопрос, поставленный Хайдеггером, есть ли в коме «психическая жизнь»?

Еще сложнее обстоит дело с «играми Разума»: «Самые жестокие игры разума это те, в которые мы играем сами с собой» (Паскаль). (Об «Играх Разума» с самосознанием, о раздвоении личности на «Я», и «сверх Я» – «постороннего» и, следовательно, об общей психопатологии этих игр, лучше читать у Германа Гессе в «Игре в бисер» и в «Степном волке». Прекрасно все показано в фильме «Степной волк», в исполнении Макса фон Сюдова и Доминик Санда.

Первым отчуждением «Я», «объективированием» его в «не-Я», и «выходом» к сознанию, является «чувство Я». Для Юма, повторяем, именно «чувство Я» послужило основанием нивелировать самосознание до «bundle or collection» различных восприятий, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном течении, в постоянном движении» (Д. Юм. Соч. в двух томах, т.1. М., 1966, стр. 367). Этьен Бонно де Кондильяк описывает чувство «Я», как различные «модификации души» (см. Э. Б. Кондильяк. Трактат об ощущениях. М. 1936, стр.41, 42,47), «снимая», тем самым, проблему «Я». Как и философский смысл понятия сознания (души). Для Канта «Я» суть акта спонтанности. «Чистая первоначальная апперцепция», «трансцендентальное единство самосознания, порождающее представление «Я мыслю»» (см. И. Кант. Соч., в 6-ти томах, т. 3. М., 1960, стр. 191—193). Наиболее четкое выделение «Я» как феномена сознания, в идеалистической философии, мы находим у Иоганна Готлиба Фихте: «Всмотримся, прежде всего, в наблюдаемое нами «Я»: что же такое это обращение «Я» на самого себя? К какому классу видоизменений сознания оно должно быть отнесено? Оно не есть постижение в понятиях (Begreifen): оно становится таковым впервые через противоположение некоторого «не-Я», и через определение «Я» в этой противоположности. Следовательно, оно есть только созерцание. – Поэтому оно и не есть сознание и отнюдь не самосознание, и только потому, что через один только этот акт, не возникает никакого сознания» (И. Г. Фихте. Избр., соч., т.1. М., 1916, стр. 448—449). Это высказывание Фихте, если отбросить его солипсическую интерпретацию, представляет собой, всего лишь констатацию реального феномена, включенного, как в структуру сознания, так и в общую психопатологию. Нужно, действительно, сойти с ума, чтобы отрицать в своем «Я» «Я»! Такое бывает при синдроме деперсонализации в разного характера приступах шизофрении, кроме той, которой страдали Кандинский, Клерамбо и лорд Байрон!

Итак, когда сознание фокусировано на «внешнем» (например, состояние увлеченного работой часовщика на деталях часов), тогда необходимо выделить во «внешнем объекте», которые для «Я» (субъекта) суть непрерывно изменяющихся ощущений, чувств и побуждений, нечто «общее», устойчивое, как для осознания «внешнего» («не-Я»), «иного», так и для осознания своего «Я». То есть, того, что придает каждому сознательному акту, его «личностную достоверность». Сознание «моего»: «моя мысль», «мое переживание», «мое желание» и т. д. Если все это – феномены общей психопатологии, присутствующие в каждом сознательном акте, ими «овладевает» чувство «Я». Но, не моего «Я», а, «Я – другого». «Вытеснить» эти психопатологические феномены в «бессознательное», признать их «иррациональными», неосознанными побуждениями, «внушенными», «сделанными», «чуждыми» (как при синдроме Кандинского-Клерамбо), не решает проблемы их генезиса. И, не отвечает на вопрос о соотношении сознания и самосознания в Общей психопатологии.

Если самосознание рассматривается, как необходимая сторона всякого сознательного